Исполняющий обязанности губернатора Челябинской области Борис Дубровский дал свое первое в новом качестве интервью обозревателю газеты «Челябинский рабочий».
Давно уже не сталевар
Корреспондент: Борис Александрович, поделитесь ощущениями от первых двух недель на новой работе?
Борис Дубровский: Думаю, что нашел свое место в этой работе. Мне кажется, что мне удалось ничего сильно не поломать, зайти комфортно для всех. Я понимаю, какой стресс для всех мое появление здесь. Для сотрудников в первую очередь. Человек был заточен под одного руководителя. И вдруг внезапно у него появляется другой руководитель. И он совсем другой!
Это для меня было важно. Я мог по-другому зайти. Жестче. Наша история, комбинатовская, это вертикаль власти. Команда не доходит сверху вниз, она долетает. Как в том анекдоте: «Что он там так громко кричит?» «С Москвой разговаривает» «А что, он не мог по телефону-то позвонить?» У нас этот навык есть.
Но люди – это моя, может быть, слабость. Я всегда пытаюсь создать комфортные условия для тех, кто со мной работает. Мне все время хочется, чтобы человек меня понял. Я могу терпеливо часами разбирать какой-то вопрос. Потому что мой принцип – это командная работа. Мои успехи, – если они у меня есть, – достигались, когда удавалось создать команду. Это то, что я и сейчас пытаюсь сделать. И точно сделаю. Мне 55 лет, себя ломать уже не буду. Я такой, какой есть. Только так я смогу работать и буду получать удовольствие от работы.
Я уже понял тех людей, с кем я буду работать. Уже начинаю понемногу делегировать полномочия. Сейчас мы утвердим структуру правительства. В ней были очевидные для меня излишества, связанные с какими-то непонятными решениями. Они были и были. Это история. Сейчас есть возможность отрезать все лишнее. И двинуться вперед.
Корр: На самом-то деле я хотел узнать, как лично вы себя чувствуете при смене места работы, жительства. Чего вам, может быть, не хватает после Магнитки, по чему скучаете…
Дубровский: Мне всего хватает! Я уже давно живу работой, это мое и хобби, и удовольствие, и радость. Я не ставлю семью на второй план, здесь нет первых и вторых мест. Но для меня работа всегда была важнее всего остального. Так устроен. Это, кстати, проблема для меня. Потому что понимаю: какие-то общечеловеческие радости – это немножко не про меня. Работа – вот моя жизнь. А поскольку работы у главы региона очень много, то меня все устраивает.
Корр: Если дел в Челябинске больше, значит, новая должность в этом смысле для вас лучше, чем должность гендиректора ММК?
Дубровский: И там работы хватало… Кстати, вы плохо представляете, что такое Магнитогорский металлургический комбинат. Поэтому, пользуясь случаем, сообщу. ММК сегодня – это группа компаний. У меня в подчинении было 58 тысяч человек. Из них две с лишним тысячи работают в Турции. Там у комбината важный актив, очень серьезная металлургическая площадка, туда вложено два с половиной миллиарда долларов. Есть группа компаний «Белон» в Кемеровской области: три шахты и обогатительная фабрика. Там занято пять с лишним тысяч человек. Есть активы в Санкт-Петербурге и Москве. Есть торговые дома, в том числе, в Европе. Я управлял группой компаний, занимался стратегией развития. При этом я, конечно, знаю, как варится сталь, как катается, понимаю, как она продается. Но этим занимались другие люди. Я давно уже не сталевар.
У Путина
Корр: Не могу тут не вспомнить ставшую знаменитой вашу фразу «Всю жизнь давил»…
Дубровский: И давлю! Все время давлю, я не ввел в заблуждение Владимира Владимировича. Он сказал, что этот навык мне потребуется. Президент за словом-то в карман не лезет. И я оценил скорость его реакции и то, как он это слово обыграл.
Корр: Борис Александрович, а как понимать этот ваш обмен репликами? Что означает это «давить»?
Дубровский: Владимир Владимирович понял, что я хотел этим сказать. Я всю свою жизнь реально работал, работал и работал. Ничего другого за этим не стоит. И он мне вернул: «Вам этот навык (работать, работать и работать) потребуется в Челябинской области». И он не ошибся.
Корр: А как вы считаете, почему президент выбрал именно вас?
Дубровский: Я уверен, что Владимир Владимирович тоже постоянно занимается формированием команды. Для любого президента это вопрос его дееспособности. У нас перед глазами пример, уж не буду называть страну, где именно отсутствие собранной команды, политической воли и четкого понимания общей цели привело к драматическим последствиям. Мы теряем соседа, а люди там теряют свою страну.
Что касается меня, то, видимо, задачи, стоящие перед регионом, очевидны и в Москве. Обо мне была собрана какая-то информация, президент сделал вывод, что я способен эти задачи решить. Собственно, наш разговор после того, как ушли журналисты, можно свести к одной мысли Владимира Владимировича: «Нет проблем. Есть задачи. Иди и решай».
Корр: И никакой конкретики?
Дубровский: А зачем? Меня учить – только портить! «Нам счастье досталось не с миру по нитке. Оно из Кузбасса, оно из Магнитки».
В гробу карманов нет
Корр: Хорошая песня, правда, из ушедшей эпохи…
Дубровский: А разве что-то в сути явлений изменилось? Кроме того, для нас эти названия были символами, мы ими гордились. Я уверен, что вот без этого внутреннего чувства патриотизма невозможно ничего сделать.
Корр: А что такое внутренний патриотизм?
Дубровский: Гордиться тем, что ты делаешь, понимать, что ты должен сделать больше для страны, для людей. Когда каждый на своем месте, и все сообща.
Корр: Это понимание жизни типичное для уроженца Магнитки?
Дубровский: Я, наверное, яркий образец такого явления. Я так думаю, так настроен, так работаю. Дефект на уровне генетики. Я так живу.(улыбается)
Мы действительно гордились своей страной. Потом стали расшатывать эти основы, нам это успешно удалось. Сейчас пытаемся их вернуть, ищем новую базу, национальную или, если угодно, государственную идею, которая сделает нас общностью. В принципе, то же самое, о чем я чуть раньше пытался сказать: сформировать нас как коллектив, поставить общую задачу и к ней двигаться.
Корр: Это правильно, но нынешние люди живут в мире, где буквально всё имеет свой ценник…
Дубровский: Пусть имеет. Только потребности должны быть разумные. Это вопрос воспитания. Культуры потребления. В гробу карманов нет. И деньги – не есть богатство. Деньги – это просто ресурс, который может быть направлен либо на благо, развитие, либо на излишества, которые человека догонят…
«И я пошел работать»
Корр: Борис Александрович, ваша первая специальность на ММК называлась «Слесарь по ремонту металлургического оборудования»…
Дубровский: Я этого не стесняюсь.
Корр: Здесь абсолютно нечего стеснятся. Однако эта не та профессия, о которой мечтают мальчишки.
Дубровский: А почему вы считаете, что я мечтал быть слесарем?
Корр: А кем вы мечтали быть?
Дубровский: Ой, у меня много было «мечт»… Когда мы росли, у нас книги были немного другие. Сейчас мы понимаем, что в них был элемент пропаганды. Мы не все знали о мире, не все понимали, к несчастью. Очевидно, что железный занавес существовал. Но мы, я, по крайней мере, был уверен, что буду жить в социально ответственном государстве, которым буду гордиться.
Корр: В пору вашего детства и юности, кажется, еще была актуальна хрущевская формула, что мы к 80-му году будем жить при коммунизме.
Дубровский: Ну тогда уже несильно в нее верили. Невозможно дать «каждому по потребностям». Что нужно человеку для счастья? И в чем оно – счастье? Каждый понимает по-своему. Вот мы капустники делали на комбинате. Под Новый год я собирал всех руководителей, и мы пели хором…
Корр: А вы, скорее всего, дирижировали?
Дубровский: Нет, я тоже пел со всеми. Получали, между прочим, от этого огромное удовольствие. И вот, чтобы была некая общность, я предложил: а давайте все придем в красных галстуках. Это, конечно, нужно было видеть. Потому что у каждого оказалось свое понятие о красном галстуке. У кого-то он в полоску, у кого-то розовый, у кого-то бордовый. То есть мы про галстук не можем договориться, а уж про счастье!..
Корр: Тогда давайте все-таки про детские мечты.
Дубровский: Да, а как же так – мечтал о справедливом обществе, но пошел в слесаря? Тут все прозаичнее: не хотел сидеть на шее у матери. Пойти учиться не мог. Жили очень скромно. Мы же только строили коммунизм. А жили-то при социализме. «От каждого по способности, каждому по труду». И я пошел работать. Очень долго и много работал, сильно работал, сколько мне было позволено физически.
Семья
Корр: Кем были ваши родители?
Дубровский: Мама Валентина Алексеевна была бухгалтером-товароведом. Она умерла в 2011 году, царствие ей небесное. Отец Александр Владимирович работал на коксохиме. Когда мне было лет восемь, они расстались. Мама второй раз вышла замуж. У меня есть сводный брат, он младше меня на 14 лет.
Сейчас отец живет со мной. В мае ему будет 90 лет. Отчим Владимир Ильич живет рядышком. Ему сейчас 77 лет (они с мамой были ровесники). Я обоих считаю членами своей семьи. У нас очень хорошие отношения. Все друг другу помогают.
Корр: Где вы жили в детстве?
Дубровский: В Ленинском районе. В каждом же городе был Ленинский район. Пятиэтажный дом. У нас была комната в «двушке». В этой 15-метровой комнате мы и жили вчетвером. Когда мне исполнилось 17 лет, отчим получил однокомнатную квартиру на комбинате. Наши соседи переехали туда, а мы заняли эту двухкомнатную. Это было, конечно, событие!..
Корр: Чем занимаются ваши дети?
Дубровский: У меня их двое. Александру сейчас 31 год. Он закончил магнитогорский технический университет. У него небольшой бизнес. Их всего пять или шесть единомышленников. Они пытаются применять новые технологии в освещении. Анне 22 года. Она учится на последнем курсе МГУ на специальности «политология».
Корр: Вы сориентировали ее на эту специальность?
Дубровский: Не совсем так. Она чистый гуманитарий. А там глубокое погружение в язык, в страну, на которой они пытаются специализироваться. Что из этого будет – мне сложно пока сказать. Это ее выбор. Если я что-то советовал, то не сферу, а уровень выставляемой себе планки. Она хотела задачу решить проще. Пойти, к примеру, в педагогический университет, получить диплом. А я ей предложил посвятить время и усилия другой, более амбициозной цели.
Корр: У вас есть какой-то фирменный рецепт воспитания детей?
Дубровский: Существует теория, что детей лучше воспитывать собственным примером. Но надо хотя бы, чтобы этот пример был на виду. А тут получается, что отец есть, но он все время на работе. Сейчас хоть можно по телевизору его посмотреть (смеется). Поэтому детьми, конечно, больше занималась супруга Вера Геннадьевна.
Корр: Как родные отреагировали на вашу новую должность?
Дубровский: Анна сказала: «Наверное, ты знаешь, зачем тебе это надо. Я верю, у тебя получится». Не думаю, что домашние сильно обрадовались этой новости. Всем понятно, что теперь меня для них будет еще меньше. Если в Магнитогорске еще как-то общались, то в Челябинске будет сложнее.
Лыжню!
Корр: И вы еще не перевезли семью в Челябинск?
Дубровский: А куда перевозить? Все впереди.
Корр: Вы сейчас живете в резиденции губернатора?
Дубровский: Да, живу в резиденции.
Корр: Прекрасное место, в городском бору. Многие считают наш бор самым ценным, что есть в Челябинске.
Дубровский: Я оценил, между прочим! Говорю своим подчиненным: слушайте, какой бор прекрасный, столько людей гуляет. Я бы тоже, наверное, гулял, если бы там была лыжня. Утречком встал – и на лыжи. Но лыжня должна быть освещена, сейчас же поздно светает, рано темнеет. Меня выслушали, и сделали лыжню… внутри резиденции, за забором, в гетто моем! Это к вопросу о галстуках, о счастье, и о том, что команда еще не сформировалась. А мне-то и в голову не пришло, что нужно уточнить, где сделать лыжню.
Есть популярное место в Магнитке – экологический парк. Зимой лыжня, летом ролики, бег. Вечерами дорожка освещена, там безопасно, комфортно. Очень популярное место! Хотя даже близко по масштабу и качеству лесного массива не стоит с челябинским бором. Бор просто роскошный. Думаю, идею освещенной лыжной трассы, поддержали бы все горожане.
Тест Дубровского
Корр: Борис Александрович, вы ведь, как и Путин, занимались дзюдо, не так ли?
Дубровский: Да, был такой период.
Корр: Правда, что вы можете сто раз подтянуться на перекладине?
Дубровский: Неправда. Я подтягивался где-то пятьдесят с лишним раз и дальше останавливался, потому что бессмысленно было. В ту пору для меня это не было силовым упражнением. У меня была какая-то дурная «физика». Был очень «сухой», килограммов на десять меньше, чем сейчас. И очень выносливый. У меня был такой тест. Сейчас я его уже не сделаю. За пять минут пять раз отжимался по сто.
Корр: То есть в общей сложности 500 раз?!
Дубровский: Да. Я отжимался классическим способом сто раз за 45 секунд. 15 секунд отдыхал, снова падал, в следующие 45 секунд еще 100 раз и так далее.
Корр: Сколько вам тогда было?
Дубровский: 22 или 23 года. Я поздно пришел в дзюдо, после армии. Им надо с детства заниматься, ставить технику, растягиваться. А я уже был зажат. Тем не менее, я очень старался. Каждый день тренировался по два-три часа, по выходным у нас было по две тренировки в день.
Корр: Хотели стать олимпийским чемпионом?
Дубровский: А я не умею что-то делать наполовину. Мне хотелось реально достичь какого-то результата. Но, увы, проявить себя на татами мне не удалось из-за травм.
«Потому что мой диплом – красный»
Корр: Одно время вам удавалось совмещать работу, занятия спортом и учебу в вузе…
Дубровский: Я пошел учиться в институт в 26 лет. Потому что уперся в потолок. Я уже стал бригадиром. Справлялся неплохо. Получал хорошие деньги. Уже была своя семья. А дальше что? Очевидно, чтобы делать нормальную карьеру, развиваться, нужно было высшее образование. А у меня было только 10 классов за плечами.
Учился на вечернем отделении. Шесть лет, четыре раза в неделю по две пары. Часто после ночной смены. Знаю, что сейчас иронизируют по поводу вечернего отделения. Но тогда еще все было по-другому. И это было самое счастливое время. С каким удовольствием я учился! Даже сам не ожидал. Я вдруг понял, что не доучился. Школу я закончил неплохо. Наша школа была с математическим уклоном. Математика, физика, химия – это то, что мне всегда легко давалось. Считать, анализировать, находить какие-то взаимосвязи – на это у меня голова хорошо настроена. Хотя со школы прошло немало времени, я довольно быстро восстановил знания. Помню, на подготовительном преподаватель сказала мне: «Борис, из вас получится хороший инженер». Сдал экзамены, получил все пятерки, кроме сочинения: там две четверки – за содержание и за грамотность. Я, честно говоря, не очень хорошо излагаю мысли…
Корр: Вы скромничаете, Борис Александрович…
Дубровский: Я человек очень практичный. Я никогда не делаю что-то, если не понимаю, зачем. А здесь я понял, для чего я учусь. У меня включилась голова, я начал получать удовольствие от учебы. Знал, зачем я эту математику, эту физику с химией учу. Понимал, как я могу потом применить свои знания. Сопромат все не любят, а для меня это была чистая радость. У меня все списывали.
Многие экзамены сдавал автоматически. По некоторым дисциплинам участвовал в олимпиадах вместе с «дневниками». У меня красный диплом. Не потому что я учился на «вечернем», а потому что мой диплом – красный. Я настаиваю на этом. По окончании мне предлагали остаться на трех кафедрах. Но меня ждал комбинат.
Корр: А чем вы себя мотивировали, ведь в институте вам было комфортно?
Дубровский: Раз я пошел работать на комбинат, значит, мне нужно было стать генеральным директором. Всё – генеральным директором. И после учебы это убеждение только окрепло.
Корр: А теперь вы и.о. губернатора…
Дубровский: И я должен быть лучшим губернатором. Лучшим для людей губернатором.
Корр: А когда вы поняли, что вы должны быть лучшим губернатором?
Дубровский: Когда мне предложили.
Корр: Это же случилось не 15 января, а раньше?
Дубровский: За неделю, не больше. Никаких подготовительных планов у меня не было.
Людей надо слышать
Корр: Власть в России персонифицирована. Народ как рассуждает: завалило снегом – виноват губернатор. Согласны?
Дубровский: Когда власть на себя все замыкает, она должна ожидать, что люди будут спрашивать и за снег, и за все остальное. Это феномен, кстати, не только российский. Он ярко проявился, например, в Японии, когда рвануло на Фукусиме: «Вы власть, вы отвечаете за нас». И я буду отвечать за неубранный снег на тротуарах. Это же наше: «Вот приедет барин – барин нас рассудит. Барин сам увидит, что плоха избушка. И велит дать лесу», – думает старушка». Я иду в это с открытыми глазами.
Кстати, если этот снег будет вовремя убран, никто мне спасибо за это не скажет. Наверное, это нормально, поскольку так и должно быть. Зачем благодарить за норму? Я не ожидаю, что меня будут благодарить. Лидер – это не тот, кто первым откусывает от мамонта. Вот точно не так в моем понимании. Если ты этого не понимаешь, то завтра тебе не с кем будет за мамонтом идти. Другой вопрос, как сделать так, чтобы не говорили, что Дубровский плохо снег убирает. Это все к первому нашему вопросу – надо иметь команду.
Корр: Усложним условия задачи. Иногда политикам приходится принимать непопулярные решения. Вас будут критиковать. Мы знаем, что и президента хорошо прикладывают в «интернетах». Более того, иногда критика будет несправедливой. Эта та ситуация, которой на ММК практически не могло быть. Вы готовы к этому?
Дубровский: Ну почему критика будет несправедливой-то?
Корр: Потому что народ бывает и несправедлив. А есть, допустим, хронический для нашего региона экологический вопрос. Тут еще сложнее. С советских времен заводских выбросов стало меньше, но людей эта тема волнует больше. Потому что запросы изменились, люди уже не хотят быть винтиками…
Дубровский: В любом случае не слышать, отгородиться, не обращать внимание на критику – это не подход. Это слабая позиция. На критику надо реагировать. Надо быть в постоянном диалоге с людьми. Людей надо слышать. И объяснять свою позицию. Почему мы туда идем, почему мы так делаем, что будет дальше.
Вы сказали, что раньше выбросов было гораздо больше. Я хорошо это знаю. Никто не радовался в Магнитке, когда снег уже падал черным. Сейчас совсем другая ситуация. И всё равно все говорят: надо, чтобы было лучше. Если мы сможем показать динамику, это уже ответ. Экология – очень болезненный вопрос. Очевидно, что надо двигаться к тому, чтобы выбросы становились все меньше, меньше и меньше. Такая задача есть, и она может быть реализована новыми технологиями, лучшими практиками. Но это процесс, его надо пройти.
Я скажу, может быть, неожиданную вещь. Экологический вопрос на самом деле простой. Здесь понятно, куда двигаться и что нужно делать. Есть более сложные темы.
Популизм и справедливость
Корр: Например?
Дубровский: На минувшей неделе я встречался с депутатами Законодательного собрания области. Обсуждался вопрос компенсации за жилищно-коммунальные услуги сельским учителям, педагогам, специалистам. Очень болезненная тема. Речь идет о частичной отмене льгот. Вот на этот вопрос гораздо сложнее ответить. Потому что люди реально потеряют. И убедить человека в правильности того, что вчера он получал компенсацию, а завтра не будет, почти невозможно. Никогда человек не будет доволен такой мерой.
Корр: А почему нужно эти компенсации отменять?
Дубровский: Мы пытаемся жить по средствам. Брать кредиты у коммерческих банков на выплату пособий – путь в никуда. Когда решение о компенсациях принималось, зарплата у тех же педагогов была очень низкой. И сейчас-то не высокая, но благодаря решениям правительства и властей региона положение выправляется. Его уже нельзя назвать критическим. Сегодня, какой бы счет за коммунальные услуги человек не принес, мы обязаны ему заплатить. Даже если электричеством отапливается большой дом и в нем открыты настежь все окна. Но даже это, возможно, не повод отменять дотации.
Я думаю, мы должны рассуждать в категориях «справедливо» или «несправедливо». Вот это депутаты обсуждать не захотели, а ударились в популизм: отменять нельзя. Но скажите, почему мы дотируем эту группу людей и почему не обращаем внимания на тех, кто живет в соседнем доме? Почему мы считаем, что эти люди для нас менее важны? Они что – изгои? Мы же видим, что существует очевидная несправедливость. Она – явная. И почему некоторых депутатов это не беспокоит, меня удивило и, признаюсь, задело. Вот они говорят: «Вы забираете у людей».
Корр: Как будто раскулачиваете…
Дубровский: Звучит так, как будто пришли «пацаны» в кожаных куртках и позабирали все. А ведь это совсем не так, совсем! Мы на эти деньги вертолет купили, что ли? Мы собираем налоги, и должны их справедливо распределить. Справедливо! Возвращаясь к теме социально справедливого государства, это задача власти. А когда мы занимаемся популизмом… Конечно, очень просто помочь одному ребенку-инвалиду. И красиво. А вот как сделать так, чтобы работала система, которая поможет всем больным детям?
Корр: Я даже сбился со счета, сколько раз вы уже произнесли слово «справедливо»…
Дубровский: Нам надо формулировать справедливые решения. Тогда общество будет их принимать. Люди должны понимать, почему мы это сделали.
Корр: У нас же есть общественные институты, они могут быть задействованы в таком диалоге.
Дубровский: Они есть? Тогда давайте это обсудим до того, как выносить решение. Давайте сядем с лидерами общественного мнения, с ветеранами.
Корр: Это опять же вопрос эффективности механизмов обратной связи.
Дубровский: Не знаю, вот меня сводили к общественникам. Пока я над этим размышляю.
Корр: Еще есть общественная палата, правда, не ясно, как она работает…
Дубровский: Если не работает, то надо менять. А почему она не работает? Может, потому что никому не нужна информация от социума? Для каких целей общественная палата используется? Если я здесь сижу и хочу слышать только то, что я хочу слышать, – ну, конечно, она такая и будет. Так можно до Майдана досидеться.
Вертолет, хоккей и счастье
Корр: Борис Александрович, у меня осталось несколько разрозненных вопросов, которые посоветовали мне задать вам наши читатели. Часто спрашивают: вертолет, который купил ваш предшественник, продадите?
Дубровский: Я поставил такую задачу. Посмотрим, как она может быть реализована. Сейчас балансовая стоимость очень высокая, думаю, по такой цене мы пока не сможем его продать.
Корр: Какая ваша главная черта?
Дубровский: Целеустремленность и работоспособность.
Корр: Ваши любимые книги?
Дубровский: Мои самые любимые книги все оттуда, из прошлого: «Два капитана» Каверина, «Старик и море» Хемингуэя…
Корр: А свежие впечатления?
Дубровский: Недавно в самолете прочитал «Общагу на крови» Иванова.
Корр: Кино?
Дубровский: Мне очень нравятся военные фильмы. Но, честно говоря, кино почти не смотрю. Прихожу домой – и спать ложусь.
Корр: Верите в гороскопы?
Дубровский: Скорее, нет. Но, думаю, мысль материальна. Верю в тонкие материи. Они по-разному могут быть оформлены. Я верю в Бога. Однажды понял, что ТАМ заложено то, что нам не удалось сделать здесь, на земле. И не удастся никогда. Некое идеальное мироустройство, когда человек человеку брат, а не волк.
Корр: Вы азартный человек?
Дубровский: Нет.
Корр: Вы сейчас обязаны болеть за обе наши хоккейные команды. А когда на площадке сойдутся «Трактор» и «Металлург»?
Дубровский: Вы знаете, признаюсь честно, я не очень азартный болельщик. Может, это будет обидно звучать для магнитогорцев, я люблю нашу команду, но я правда никогда не был слишком активным болельщиком. Я действительно буду радоваться победам и той, и другой команды. Для меня идеальная картинка была бы такая: мы в финале Кубка Гагарина. Мы – это «Металлург» и «Трактор».
Корр: Пользуетесь Интернетом?
Дубровский: Да, но я не продвинутый пользователь.
Корр: Блог собираетесь вести?
Дубровский: Знаю, что его завели для меня, но скажу честно: сам вести не буду.
Корр: Что вас радует и что огорчает?
Дубровский: Радуют и огорчают меня поступки людей. Предательство огорчает. Хотя, слава богу, меня давно никто не огорчал. Радует, когда я вижу, как человек раскрывается в работе, и я понимаю, что не ошибся в нем. Радует, когда я вижу просто красивого человека. Вообще, какие-то проявления человеческого, глядя на которые можно понять, что у нас, у людей вообще, есть перспектива.
Почему-то сейчас вспомнил один эпизод, который меня тронул. Где-то по Москве еду. Пробки, слякоть, сумерки. Тяжелый день. Тяжелый рынок. Тяжелое настроение. И – идет пара по тротуару. Девушка и парень. И такие они счастливые! Я думаю: «Боже мой! Чего ты погрузился в эту хандру! Ведь вот она жизнь! Люди идут и счастливы просто потому, что держат друг друга за руки. И им кажется, что вся жизнь впереди, и что она будет самой счастливой…»
