Фонд Общественное мнение представил первое исследование – Индекс ментального благополучия (ИМБ) россиян. Согласно самооценке опрошенных, ИМБ 1/3 опрошенных оказался на низком уровне – это тревожные, измотанные люди, испытывающие страх перед будущим. Управляющий директор ФОМ Лариса Паутова в интервью «Клубу Регионов» рассказала, почему социологи считают ментальное благополучие национальным приоритетом.
– Насколько критично, что у 35% работающих россиян отмечен низкий индекс ментального благополучия?
– Я считаю, что это много. По сравнению с 70% тревожности, которые мы фиксировали в ковид и во время мобилизации, это снижение. Но с другой стороны, 35% – это каждый третий. Это огромное количество уязвимых людей. Меня тревожит эта цифра.
И самое главное, что такого типа тревожности никогда не было. Теперь появились новые стрессоры: телефоны, мошенники, искусственный интеллект, работа на дому, когда человек целый день сидит один.
– Сравнение с национальным приоритетом прозвучало во время презентации доклада. Почему это так важно?
– Если раньше ментальное здоровье было стигматизированной темой, связанной с отклоняющимся поведением, то сейчас ситуация изменилась. Пандемия, геополитическая напряженность и другие факторы привели к тому, что тревожность стала не просто личной проблемой, а социальным феноменом и объектом заботы. Тревожные люди – это наши работники, родители, дети, молодежь, которые должны быть объектом заботы власти и нас самих. Это ресурс, который мы теряем.
Для бизнеса это тоже стратегический приоритет, потому что такой работник часто выгорает. Как мы передадим воздвигнутое нами здание молодежи, которая низкоэнергетична, «подсажена» на антидепрессанты? Я, конечно, шучу, но ведь молодежь должна обладать позитивной энергией, чтобы учиться, создавать семьи. А когда эта энергия уходит в тревогу, то мы теряем молодежный ресурс.
– Получается, традиционные ценности тоже под угрозой?
– Да. Поэтому это должно быть приоритетом власти, бизнеса и общества. Мы поняли, что нужно ценить человеческую жизнь, здоровье и ментальное состояние. Это разворот к человекоцентричности, и государство здесь старается что-то делать.
– Люди с низким ИМБ – это легкая добыча для наших недругов, которые пытаются устроить провокации и диверсии чужими руками?
– Конечно, мошенники прежде всего хватаются за людей с повышенной тревожностью, до них проще достучаться. Наши стратеги любят рассуждать про ментальную войну, но именно об этом мы и говорим, поскольку человек в стрессе мгновенно становится жертвой любых манипуляций. Но это не только наша беда, в Америке, например, есть свои проблемы, связанные с высоким уровнем тревоги и стресса.
– Регулярно выходят рейтинги потребления алкоголя в регионах, где на первых строчках всегда северные и дальневосточные территории. Это можно объяснить низким уровнем ментального благополучия?
– С алкоголем сложная ситуация. Я сама два года занималась этой темой, задавала вопросы лучшим экспертам, которые занимаются этой темой в ВШЭ. Изначально у них было предположение, что общий уровень стресса и неопределенности на потребление спиртного не влияют. Но теперь они склоняются к тому, что с 2020 года замечательный тренд на снижение потребления замедлился – его точно притормозила череда стрессоров. Да, молодежь стала употреблять меньше, но в определенных уязвимых группах тревожных и выгорающих людей потребление может даже расти. Поэтому я всегда рекомендую регионам смотреть не на общую статистику, а на потребление в алкоголя в конкретных группах.
Плюс, мы фиксируем рост спроса на антидепрессанты и безрецептурные успокоительные – это тоже указывает на то, что люди нервничают.
– Низкий ИМБ влияет на электоральную позицию? Такие люди больше поддерживают власть или оппозицию?
– Низкий индекс ментального благополучия – это не низкий IQ. Это могут быть очень талантливые, рефлексирующие, гиперчувствительные люди, которые потерялись и живут в страхе. Они могут быть политизированными и неполитизированными, могут быть радикальными и наоборот. Депрессия часто связана с одиночеством и замкнутостью, и такие люди реже присоединяются к каким-то политическим движениям. Тревожность может влиять на активное онлайн поведение. Такие исследования в мире есть.
Средства от плохого ментального здоровья – это общение. Самое главное здесь – выйти из дома. Поэтому ковид-то и повлиял так сильно на ситуацию, поскольку многие как ушли на самоизоляцию, так до сих пор из нее не вышли.
И если раньше ФОМ предлагал проводить исследования, связанные с положением дел в регионах, то теперь мы предлагаем изучать не столько оценку власти, сколько замерять ментальное благополучие в регионах или отдельных городах, поскольку власть может принять решения и создать инфраструктуру помощи для таких людей.
– Плох тот губернатор, у которого в регионе фиксируют большое количество жителей с низким ИМБ?
– Нет, плох тот губернатор, который игнорирует низкий Индекс ментального благополучия на своей территории.
– Как обстоят дела с этой инфраструктурой в регионах сейчас? Губернаторы будут этим заниматься, если это четко не вписано в KPI?
– У губернатора, конечно, много других задач, но главное – донести до него, что это важно. Раньше мы говорили о пандемии ковида, теперь говорим о ментальной пандемии. И самое главное – создать центры ментального здоровья, доступную психологическую помощь, горячие линии, досуговые пространства для общения.
Власти на региональном уровне в целом понимают, что проблема есть, но готовность решать ее очень разная. В Москве, например, такие центры уже работают. В Тюмени стали открываться центры ментального здоровья и реабилитации. В приграничных регионах ведется много работы по психологической адаптации, но это уже другая, специфическая тема.
В целом, механизмы управления стрессом – это не что-то запредельное. Думаю, что как мы когда-то все научились мыть руки, так и сейчас мы эти механизмы освоим и перейдем на другой уровень взаимодействия друг с другом.
