Кризис угольной отрасли в Кузбассе заставляет региональные власти искать решение экономических проблем в диверсификации промышленного производства и переходе на «зеленые» технологии с использованием каменного угля. Об этом в интервью «Клубу Регионов» рассуждает доктор биологических наук, член Экспертного совета Президиума СО РАН по проблематике Парижского соглашения Юрий Манаков. Он уверен, что в России грядут новые требования законодательства, которые будут способствовать изменению экологической ситуации в регионе и в стране в целом.

– Недавно стало известно, что в Кузбассе откажутся от использования сортового угля для отопления частного сектора. Не усугубит ли это еще больше непростую экологическую ситуацию в регионе?

– В целом вклад частных домохозяйств в загрязнение воздуха городов невелик. Поэтому неважно, плохой или хороший уголь будут сжигать в печках. Но плохой уголь – хуже горит, от него меньше тепла, но и выбросов меньше. Поэтому кузбасские власти  должны решить вопрос с обеспечением местного населения качественным углем. Рынок рынком, но базовые принципы защиты жизненно важных интересов населения должны исполняться.  Для экологического состояния региона гораздо важнее влияние 13 тепловых электростанций, работающих на угле по старым технологиям. Крупнейшие из них – Томь-Усинская, Беловская, Кемеровская ГРЭС. Именно предприятия угольной генерации являются основным источником загрязняющих веществ и парниковых газов, ухудшающих экологическую ситуацию в регионе.

– Российские ученые предлагают разные экологичные технологии использования угля, но в Кузбассе нововведения не очень востребованы. Почему?

– От научного эксперимента до технологической линии путь долгий и тернистый, и он редко заканчивается результатом. Прежде всего надо признать, что развития углехимии в Кузбассе не произошло. Разработки есть, но ни одна из них не была доведена до промышленного производства. Угольные компании региона не желали вкладывать деньги ни в прикладные, ни фундаментальные исследования. Собственникам шахт и разрезов казалось, что спрос на уголь не закончится никогда, и можно спокойно его копать и продавать на Запад. Но вот ситуация в угольной отрасли в корне поменялась и оказалось, что альтернативы угольному складу нет. А к экологическим проблемам добавились климатические риски и климатические обязательства страны, которые требуют не только косметических мер по охране окружающей среды, но и переход на новый технологический уровень производства угля и получения из него тепла и энергии. А это большие инвестиции, на которые не всякий собственник добровольно согласится. Нужны принудительные меры.

– Какие?

– Они разные и давно уже  применяются в разных частях мира, Россия постепенно волей-неволей начинает внедрять в свое собственное законодательство. Чтобы соответствовать современным требованиям предприятие должно обладать собственной ESG-стратегией и планами адаптации к климатическим изменениям, внедрять низкоуглеродные технологии, реализовывать климатические проекты. Это требует значительных затрат по сравнению с теми, которые предприятия несли пять лет назад. Но правда состоит в том, что если сегодня ESG требует инвестиций, завтра в разы больших инвестиций потребует отсутствие ESG.

Международные рынки сбыта природных ресурсов и товаров быстро «зеленеют». Создаются разные государственные и надгосударственные модели рынков органической продукции, прозрачных экономических цепочек, углеродных единиц.

В России в последние несколько лет принят ряд законов и инициатив в рамках выполнения обязательств Парижского соглашения по климату 2015 года. Президент Владимир Путин определил срок достижения страной углеродной нейтральности – к 2060 году.

Сейчас для Кузбасса имеет значение переход на технологии сжигания угля для получения чистой энергии с наименьшими выбросами и отходами. Для этого в соответствии с постановлением правительства РФ необходимо приступить к разработке региональной стратегии низкоуглеродного развития. Но пока ни в одном регионе России нет ни одной разработанной стратегии, кроме Сахалинской области, где пятый год реализуется федеральный проект по достижению регионом нулевых выбросов парниковых газов.

– С чем связана такая пассивность глав регионов?

– Одна из причин в том, что сегодня в KPI губернаторов не входит показатель количества мероприятий по углеродной нейтральности или снижения углеродного следа.  Возможно, такой показатель появится после завершения сахалинского эксперимента, где одной из важных задач является разработка системы квотирования выбросов парниковых газов предприятиями разных секторов экономики региона: если предприятие превысит годовую квоту, то будет обязано заплатить за каждую тонну в карбоновом эквиваленте. Система квотирования сейчас обкатывается и в ближайшей перспективе будет разработана нормативная база  для применения в масштабах всей страны.

Пока же на уровне российского бизнеса сравнительно мало компаний, которые имеют свои климатические программы и работают по снижению углеродного следа. Угольных компаний в этом процессе вообще не видно.

– На бизнес можно повлиять только рублем?

– За последнее десятилетие в мире введено в эксплуатацию 247,7 ГВт энергоблоков, работающих на технологиях суперсверхкритических параметров пара, которые характеризуются высокой экономичностью и минимальным воздействием на окружающую среду.  Я считаю, что они будут востребованы, когда будут введены новые требования российского законодательства, согласно которым компании будут обязаны платить за углерод, как сейчас происходит на Сахалине. Пока нет стимула вкладываться в новые технологии и разработки.

– Существуют ли иные стимулы?

–  Есть еще одна причина, по которой предприятиям необходимо уже сейчас задуматься о технологическом переходе и диверсификации производства. Мы уже говорили о международном тренде в сторону «зеленых» и углеродной нейтральных рынков.  С 1 января 2026 года Евросоюз внедрит трансграничное углеродное регулирование, которое становится серьезным препятствием для российских компаний с большим углеродным следом, так как им придется либо уходить с рынка, либо выкупать углеродные единицы на европейских углеродных биржах, что обязательно отразится на конкурентоспособности. По русскому обычаю, пока гром не грянет – мужик не перекрестится, российский бизнес надеется на отсрочку или другой нежданный авось, в виде китайского рынка. Однако совершенно ясно, что Китай будет следующим, кто введет трансграничный налог на углерод, так как он является крупнейшим поставщиком товаров в Европу. И, что греха таить, после выхода США из Парижского соглашения, Китай прочно занимает лидерство в мировой климатической повестке. Поживем – увидим. Но с 2026 года мировой рынок точно будет другим для российского бизнеса.