Ни арест основателя телеграма Павла Дурова, ни недавнее признание иноагентами старейших и популярных каналов не приближают кризис этой площадки, заявил в интервью «Клубу Регионов» политолог Алексей Мартынов. Однако он признал, что телеграм меняется вслед за изменением «общей политической ткани», и его главной новацией стал курс на деанонимизацию. При этом во власти у этого процесса есть как противники, так и сторонники, добавил эксперт.
 

– Насколько болезненными для отечественного телеграма стали истории с признанием иноагентами «Незагаря», Brief и арест Дурова? Может это предвещать конец телеграма?

–  Ну как он рухнет? А куда, как говорится, крестьянину податься? Все альтернативные площадки у нас запрещены и не работают, и даже если кто-то там что-то делает через VPN, то это, во-первых, незаконно, во-вторых, неудобно, потому что плохо работает. Какой-нибудь «ВКонтакте» тоже телеграм не заменит, хотя у них одно происхождение.

– А если французы заберут у Дурова ключи? Как быть политологу или политику со своим каналом, если «телега» станет подконтрольной западным спецслужбам?

– Ну, Маск тоже коды от «Твиттера» [заблокирован в России] раздает направо и налево, и ничего из-за этого с ним не случилось. Если Дуров отдаст французам, американцам коды шифрования, то тогда ему придется и российским властям их открыть. А что-то он, наоборот, прикроет – он же хитрый парень.

– Присвоение иноагентского статуса популярным политическим каналам тоже ничего не меняет?

– А что это поменяло в редакционной политике этих каналов? По сути, ничего не поменялось. Насколько я понимаю, у них один конечный хозяин, поэтому не удивлюсь, если это рекламный ход этих хозяев. Тут же надо понимать, что для кого-то иноагентский статус обременителен, а кому-то это дает дополнительную рекламу, повышение доверия и расширение аудитории. В чистом виде пиар Роскомнадзора, который как бы борется, и этих каналов. А еще — буря в стакане воды, потому что все обсуждают это вместо того, чтобы обсуждать что-то другое (не будем говорить, что).

Не вижу здесь трагедии. Тем более, что сама по себе ситуация абсурдная: куда к анонимному каналу клеить ярлык «иноагент»? С юридической точки зрения, признать им можно только то, что где-то зарегистрировано; в данном случае это только номер телефона. В теории, хозяина этого номера можно признать иноагентом. Но как признать им анонимный канал? Это же не СМИ. Поэтому и идут разговоры о регистрации блогеров-десятитысячников. Они [власть] хотят их как-то систематизировать. А если систематизировать – тогда можно и репрессии включать.

– Но если канал зарегистрируют и власти будут знать его владельца, то при признании канала иноагентом «прилетит» уже вполне конкретному человеку, а не симке непонятного происхождения. Захотят ли после недавних событий авторы других каналов пройти процедуру деанонимизации?

– Правильно вы говорите. Мы с вами понимаем, что у этой инициативы в государстве есть как сторонники (силовики), так и противники – вот и всё. Эти люди все у президента сидят за одним столом.

– В целом ваша оценка отечественного политического телеграма? Он – в кризисе, или он цветет ста цветами и всё у него впереди?

– Я не считаю, что он в кризисе. Но он меняется вслед за общей политической тканью. Да, анонимность нужна как инструмент для того, чтобы что-то пробросить и чтобы тебя при этом за одно место не взяли. С другой стороны, исходя из повестки – террористических вызовов, войны, – это вещь сомнительная. И то, что больше людей выходят из анонимного поля в публичное – это хорошо.

Вот, мой канал так и называется «Мартынов», и я бы не сказал, что меня это как-то ограничивает. Меня ограничивает только закон. А в чем тогда еще может быть свобода слова? В том, чтобы нарушать закон? Если ты не нарушаешь закон, то зачем тебе скрывать, кто ты?